Сопредседатель экодвижения «Во имя жизни» Валентина Ямщикова рассказала Kostroma.News о самых ярких и драматичных моментах экологической истории Костромского края, которая, как выяснилось, неразрывно связана с политикой.
– Валентина Николаевна, в сознании большинства костромичей ваше имя связано с экологическим движением «Во имя жизни», которое работает уже больше четверти века. Как вы оказались в рядах общественников?
– У истоков создания экодвижения в 1993 году стояла не я, а Хапковы, бывшие владельцы уже не существующего ныне костромского пивзавода. После произошедшей в 1986 году ядерной катастрофы на Чернобыльской АЭС люди были очень обеспокоены тем, что под Костромой планируют строить атомную станцию с реактором «чернобыльского» типа. Общественникам, среди которых была Любовь Хапкова, Тамара Добрецова, Александр Исаков и многие другие активисты, удалось организовать и провести первый в России антиядерный референдум, большинство участников которого высказались против возведения АЭС в Буйском районе Костромской области.
– Чем в это время занимались вы?
– Работала главным специалистом Облкомприроды. Как инженер-гидрогеолог, вела вопросы питьевого водоснабжения Костромской области. В 1996 году костромской губернатор подписал соглашение с Москвой о захоронении во взорванных ракетных шахтах на территории нашей области бывших в употреблении денег. У нас было 98 шахт глубиной порядка 26 метров и шириной 4 метра. Их взорвали после того, как удалили ядерные ракеты. Захоронения планировались в Судиславском, Красносельском, Сусанинском и Костромском районах. Раньше на любые работы требовалось проведение государственной экологической экспертизы, и при подготовке заключения на первую скважину я была внештатным экспертом. Со мной работала Тамара Гуркина, которая тоже написала отрицательное заключение, но оно получилось не таким ярко выраженным. В итоге я оказалась единственной, кто выдал резко отрицательную экспертизу на проект.
– Почему?
– Шесть лет я как гидрогеолог работала в «Союзмелиовзрывпроме». Мы обеспечивали освоение Нечерноземья. Наше СПМК находилось на улице Советской напротив кинотеатра «Дружба», а склад взрывчатки располагался в Судиславском районе. Когда в том районе дробили валуны накладными зарядами (их сверху накладывали) – было сыро, не все сработали. Взрывчатка намокла, и ее стали сжигать. Произошел взрыв: погиб молодой парень Вася Миронец. Ему было всего 26 лет. У него остались жена и ребенок. Прораба, который руководил ведением работ, отдали под суд. Трагическая история. Я хорошо понимала, что такое взрыв и средства взрывания. Когда в каждой шахте, имевшей 40-сантиметровый ствол из корабельной стали, взрывали 2 тонны тринитротолуола, без микротрещин обойтись не могло. Полковник, руководивший взрывами ракетных шахт, рассказывал, что после каждого взрыва отчетливо слышал звук воды, поступавшей в шахтные стволы. Что такое деньги – мы знаем. Сколько там красителей и токсичных веществ! Как поведет себя эта масса? Одно дело – две сухие купюры в кармане, а другое – многие тонны денег в водной среде, имеющей щелочной или кислый баланс. Реакция происходит, а вода не стоит на месте, получает порцию заразы и течет дальше.
– Как единственным голосом «против» удалось остановить кампанию по захоронению денег в шахтах?
– Мы были первые в Костромской области. Одновременно с нами закладывали скважины деньгами в городе Тейково Ивановской области. Там протестовал общественник Девочкин, который тоже говорил о вреде отработанной денежной массы. Но в Иванове заложили все скважины, а у нас – только 8 из 98. Остальное мы «отбили».
– Что вам помогло?
– Гласность. Казалось бы – сторонников захоронения большинство, и всем плевать на меня. Но в газете «Северная правда» работал прекрасный журналист Владимир Рахматов. Он откуда-то узнал о проекте захоронения денег и позвонил мне.
– Разве в прежние годы было принято, чтобы мелкие клерки в ранге главного специалиста давали интервью?
– Я тогда как-то об этом не подумала. Он сказал, что узнал о захоронениях из газеты «Труд». Спросил, можно ли приехать, поговорить. Поинтересовался, почему в Костроме, где ведется закладка денег, нет никакой информации об этом. Я человек простой, никаким общественником тогда не была. Согласилась на встречу и все объяснила, как было. Видимо, я его убедила. Он очень хорошо все отобразил, написал статью «Похороны по первому разряду». Она вызвала большой резонанс! Было множество звонков от людей. Когда в 1996 году статья вышла в «Северной правде», в Судиславском районе уже захоронили одну шахту. «Похороны» проходили в режиме особой секретности. Деньги привозили на бронированных КамАЗах с вооруженной охраной. К теме был огромный общественный интерес! Тему поддержали журналисты Галина Зайцева, Александр Зайцев, Лариса Сбитнева, Ирина Жабко, Элина Воронова. Тогда журналисты были свободнее, многие могли показать, что происходит на самом деле.
– А как эта история отразилась на вас?
– Когда это произошло, меня вызвал к себе председатель Облкомприроды. Он требовал, чтобы я написала опровержение или уволилась. Но я не чувствовала за собой вины, поэтому отказалась. Тогда он начал на меня действовать через начальника отдела. В комитете созвали целое собрание, чтобы меня осудить. Я была госслужащим и одна противостояла всей этой оголтелой кампании. Они мне доказывали, что деньги в шахтах – это безвредно: «Мы же носим деньги в кармане – и ничего не происходит». Если бы я хоть на 50% сомневалась в своих выводах, то уступила бы, но я была убеждена, что права. Заупрямилась и не стала опровергать.
– И как на это отреагировало начальство?
– Меня посадили под колпак: не стали давать материалов для работы. Единственный, кто меня поддержал во время кампании травли, – это глава Судиславского района Валентин Мамонтов. Он увидел, что на мне лица нет, подошел и сказал: «Валентина Николаевна, не расстраивайтесь! Если вы уверены, что шахта попадает в санитарную зону водозабора – значит, захоранивать деньги там нельзя, не надо изводить себя». Остальные все молчали. Вскоре появилось место в объединении «Костромакурорт», где были скважины и требовался специалист по гидрогеологии. Я ушла туда. В 1996 году вступила в движение «Во имя жизни», а затем и в партию «Яблоко», хотя до этого никогда не была партийной. Уйти в общественную работу меня понудила сама система, сама власть. Тут вопрос был принципиальный.
– Почему вопрос с шахтами оказался для вас таким важным – важнее собственной карьеры и финансового благополучия?
– Устраивая травлю, чиновники не сумели убедить меня, что я не права, а я не могла пойти против своей совести. У этой темы с шахтами была важная предыстория. Дело в том, что в 1993-94 годах из Москвы в Кострому пришло письмо с просьбой согласовать размещение на территории региона хранилища радиоактивных отходов из Московской области. Москвичи просили разрешить захоранивать опасные отходы в нашей геологической среде – бурить скважины, делать емкости и закапывать там отходы. Мы подготовили мотивированный ответ, что это очень опасно, поскольку у нас залегание водоносных горизонтов питьевого назначения в одних районах находится на глубине 200 метров, а в других – всего в 20 метрах от поверхности. Это, заметьте, не скальные породы, а глина, между слоями течет вода, а она дырочку найдет! Благодаря этому ответу нам от размещения радиоактивных отходов удалось «отбиться». Но после этого письма мы все время были настороже.
– Движение «Во имя жизни» оказалось очень влиятельной силой. Почему?
– Мы активно работали с людьми, общались с прессой. Когда в Сусанинском районе у деревни Кузнецово шахту подготовили под захоронение, мы провели сход и «отбили» ее. Когда пошла история с шахтами, на НТВ хотели снять об этом сюжет. Но журналистов не допустили. Пускали только представителей Роспотрбернадзора, которые должны были контролировать уровень радиации. Даже представителей районных комитетов экологии не пускали. Военные выставили вооруженную охрану. Все было как-то секретно. Казалось бы – чего проще? Раз хоронят одни деньги – пусть люди посмотрят. Раз там ничего опасного нет – откуда такая тайна?
– В Санкт-Петербурге и во Владимирской области деньги зарывали пачками прямо на свалках, а у нас почему появилась такая секретность?
– До сих пор мы не знаем, что еще там захоронили, кроме денег. Журналистам сказали: «Если нарушите охраняемый периметр – будем стрелять на поражение». Без достоверной информации все обрастало слухами. Люди недоумевали, почему при захоронении денежной массы сначала выезжал третий КамАЗ из колонны, все загружал, а только потом – все остальные. В каждую шахту входило 60 тонн. То же самое было и в Ивановской области. Но сегодня никто не следит за состоянием этих шахт: засыпая денежную массу, никто не делал наблюдательных скважин и не контролировал состояние подземных вод, хотя на самом деле это необходимо.
– В конце 1990-х годов в Костроме хотели построить мусоросжигательный завод, но экологи не позволили этого сделать. Почему?
– Технология, которая предлагалась для использования на этом заводе, была несовершенной и несла большую потенциальную опасность для здоровья людей из-за загрязнения воздуха. Меня тогда удивило: зачем мусоросжигательный завод в малонаселенной Костромской области, где мало своих отходов? Может, уже тогда к нам планировали столичные отходы завозить? Если технологии есть современные – так ставьте заводы в Москве. Зачем везти мусор в провинцию? Видимо, в столице считают, что региональных чиновников легче купить? Мы опасный мусоросжигательный завод «отбили» через общественную экологическую экспертизу. Помогли в этом видные ученые. С нами работали такие известные люди, как академик Алексей Яблоков. Благодаря этой поддержке у движения уже был большой запас прочности.
– За 26 лет костромским экологам удалось добиться сохранения многих природных территорий, заявить о праве жителей региона на чистый воздух, качественную питьевую воду и благоприятную среду обитания. Что из этого было для вас самым важным?
– Я считаю, что все – и антиядерный референдум, и борьба с захоронением отходов в шахтах, и охрана подземных вод – было знаковым. Любое захоронение в недра – это потенциальное загрязнение подземных питьевых вод. В конце 1990-х годов мы, несмотря на беспрецедентное давление, отбили строительство кладбища у деревни Конино близ месторождения питьевых подземных вод. Мы защищали костромскую землю. Это были феноменальные вещи! Нам тогда говорили, что другого подходящего участка нет. Но потом он нашелся – нужно было только получше поискать. Сейчас то же самое происходит с полигоном. Дальше мы боролись за каждое дерево в городе, выступали против точечных застроек, совместно с прокуратурой добивались возвращения в государственную собственность проданных за бесценок в частные руки земель профсоюзных санаториев, имевших статус лечебно-оздоровительных местностей. Они являлись частью особо охраняемых природных территорий, которые по закону не подлежали приватизации и застройке. Это была большая работа и большой успех. В этом деле нам помогла смена губернатора, после которой областной суд отменил принятое не в нашу пользу решение Димитровского районного суда. В результате справедливость восторжествовала. Я считаю, что при губернаторе Слюняеве провести эту работу было бы вряд ли возможно. Когда пришел Ситников, он в первый же месяц встретился с общественниками, выслушал приведенные аргументы, поддержал, и дело сдвинулось с мертвой точки.
– В последние годы в России прекратили существование большинство НКО, использовавших зарубежную поддержку. При этом власти заявляют о подъеме местного добровольчества, а прошлый год объявили годом волонтера. Как это отражается на работе экологов?
– В Нижнем Новгороде, например, есть мощная экологическая организация «Дронт». Они работали по грантам, и их объявили «иностранными агентами». Про нас некоторые говорят, что мы якобы живем на деньги Госдепа. Но на самом деле у нас на расчетном счету ни одной копейки не было, пока не получили президентский грант почти на полмиллиона на восстановление парка «Заволжье». Это первый грант за много лет. У нас у всех есть другая работа – некогда и некому было этими грантами заниматься. Хорошо, что есть хоть кто-то, кто защищает природу. А от кого защищать? Как это ни печально – от власти, которая по идее должна оберегать, заниматься разумным управлением. У нас ни один закон не разрешает природу уничтожать, но на деле получается иначе: как попадает человек в чиновничью среду – что-то с ним происходит.
– Кострома в этом плане – не исключение?
– Скорее – живой пример. Человек, используя свои возможности, уничтожает природу. По парку «Заволжье» власти общественность «кинули»: по обустройству этой территории рулит администрация города. На Чернигинской набережной был уникальный природный мир: деревья, кустарники, соловьи пели. Когда начали уничтожать кустарник – птицы пропали: а где им теперь гнездиться? Если уничтожают среду обитания – то, что нам дает здоровье и настроение, – начинаются проблемы. Дикие звери начинают выходить в город, лишенные привычной среды. А если уничтожить растения – что дети будут видеть? Один асфальт? Пока власти гробили растительный и животный мир на Чернигинской набережной, мы сделали 5 га обустроенной парковой территории со стороны улицы Дачной. Я убеждена: необходимо доводить до людей информацию, что надо охранять природу. Иначе все погибнет. У нас около 30% заболеваемости – это экологическая составляющая. Больная тема – дворовые автостоянки. Если мы не решим вопрос по ним, то стоянки решат вопрос по людям – по их здоровью. Откроем Генплан: сколько должно быть стоянок – многоуровневых, подземных! И где хоть одну построили? Стоят мамы с колясками – и тут же газуют машины. Онкология растет – надо строить новую больницу. Да вы очистите дворы, дайте людям свежий воздух! А если взять еще питьевую воду…
– Пожалуй, главной эпопеей 2018 года стала история с попыткой построить мусорный полигон близ деревни Медениково Кузьмищенского сельского поселения у Башутинского месторождения подземных вод.
– Да, мы и сейчас защищаем Башутинское подземное месторождение. Я знаю его досконально, это моя жизнь. Новый полигон ТКО нужен Костроме, как воздух. Но нельзя же делать его на источнике! Уже прошло 5 лет, как закрыли Семенково – неужели за это время невозможно было подобрать место? В инструкции по проектированию полигона сказано, что для выбора площадки требуется заключение Роспотребнадзора, экологов и гидрогеологов. А инвесторы топорно все делают: им тут надо, и все! Сейчас благодаря усилиям общественников по кузьмищенскому полигону получено отрицательное заключение государственной экологической экспертизы. Знаю, что губернатор дал задание до 1 января подобрать другие участки. Но не успокаиваюсь: не исключено, что организаторы будут «пробивать» это место. И все же надеюсь, что сейчас идет огласка, которая позволит сохранить водозабор.
– Почему это так важно для Костромы?
– Выше нас по Волге Рыбинск, Ярославль, дюкеры – всегда возможно ЧП. Для этого и существуют постановления правительства о резервировании питьевой воды на случай ЧП. Как можно это игнорировать? Непонятно.
– Вы избирались областным и городским депутатом, баллотировались в Госдуму. В отличие от освобожденных парламентских должностей, работа общественника требует много сил, но при этом не оплачивается. У вас никогда не возникало желания сказать себе: «Ну, все, хватит»?
– Много об этом думала. Каждая моя свободная минута занята общественной работой – тем, чем я могу помочь. У меня есть осознание того, что я хорошо разбираюсь в вопросах защиты окружающей среды. Основная масса людей не имеет специального образования и доступа к знаниям. Информация в СМИ ограничена. Об экологии пишет Зинаида Николаева в «Костромской народной газете», пишет Алексей Уханков в «7×7», пишет Kostroma.News, творческий человек Геннадий Иванов на свои пенсионные деньги издает «Караваевскую газету»… Площадок для свободного выражения мнений осталось мало! Но я не могу молчать. Если промолчу – значит сподличаю, и покоя душевного не будет. Вот Тамара Ивановна Добрецова: уже и возраст, и здоровье не то. Ей бы дома полежать, а она и в пикетах стоит, и старшая по дому – это суть человека. Тяжело таким людям жить, но по-другому они не могут.
– Есть ли у вас сторонники?
– К счастью, да, и очень много. Когда мы начали заниматься парком «Заволжье», а мы за него бьемся с 2011 года, к нам пришло много новых людей – специалистов с большим опытом. Среди них биологи Галина и Валерий Макеевы, профессиональный архитектор-проектировщик Елена Морозова – это так помогает в работе! В составе совета движения – педагог Илья Конжин, архитектор из КГСХА Инна Пилиева, бывший работник архива Наталья Шишкина, бывший замруководителя бюро судмедэкспертизы Изетта Буркова – люди, которые честно отработали на основной работе и не согласны с тем, что делается. У нас есть общественница Елена Котова, закрывшая Семенковскую свалку, есть жительница Селища Татьяна Волкова, выступающая против строительства вредных производств в жилой зоне. Есть редкий специалист по парковому ландшафтному дизайну Ольга Краснова, есть биолог с огромным опытом Анна Ефимова и многие другие прекрасные специалисты. Благодаря им мы теперь по некоторым вопросам стоим выше чиновников администрации: далеко не у всех есть такое образование и опыт. Я бы, может, и руки опустила! Но за спиной – мощная сила, которая держит в большом напряжении власти города. Только в Совете экодвижения состоят 15 человек, а учета всех сторонников мы просто не ведем.
Пользуясь случаем, хочу пригласить костромичей на общественные слушания по озелененным территориям общего пользования, которые пройдут в Костроме 28 января в 16 часов в здании на улице Депутатской, 47. Этот вопрос касается каждого!
